|
|
Эри ополоснул холодной водой саднящее лицо, подумал секунду и опустил голову в бадью целиком. Уши заложило гулкой, ватной тишиной, нарушаемой редкими ударами, свистящими трелями и воем. Вода передавала звуки, но диковинно, словно било и свистело не в десяти метрах, а в десяти километрах отсюда. Если забыть, что всей воды - одна бадейка, то можно попытаться вообразить родной океан на другом конце вселенной. От попытки самообмана стало противно. Эри выпрямился, мокрые волосы отлетели за спину.
Нет родного океана. И свободы тоже нет. Вообще много чего уже нет и никогда не будет.
Парень облизал искусанные губы, привычным жестом выжал отросшие волосы, и начал вытираться после тщательного утреннего омовения. Ему полагалось всегда быть чистым, как снаружи, так и изнутри. Натянув свежий комбинезон, Эри вернулся в палатку. Мельком - чтобы не рассердить излишним вниманием - взглянул на тауруска.
Тот возлежал на дневной кушетке (слуги ещё готовили сборный бассейн для омовения), и читал бумажную книгу, из тех, что тауруски взяли на орбитальной крепости. Тонкие пальцы с осторожностью переворачивали хрупкие страницы, глаза перебегали со строчки на строчку…
Эри невольно залюбовался им. По человеческим канонам тауруск был прекрасен. Сильное, гибкое тело легкоатлета, ровная оливковая кожа, прекрасное, идеально слепленное лицо, высокий лоб мыслителя и длинные пальцы музыканта. Преподаватель, обучавший Эри психологии (упокой Космос его душу), сказал бы, что тот желает быть совершенным во всём исключительно из перфекционизма. И добавил бы пару слов, про завышенную требовательность и самооценку. Вот только преподавателя того уже нет, а сам Эри пробыл в обществе тауруска достаточно, чтобы понять: человеческие мерки к ним применять ошибочно. Господин желает быть совершенным не из стремления достичь идеала во всём. Он просто ненавидит всё, что нарушает гармонию вокруг его персоны. А нарушать её могут и собственное отражение в зеркале, и слишком короткие волосы Эри, и грубая кожа на его пятках, и случайно разлитое слугой притирание.
Тауруск резким движением захлопнул книгу.
- С тебя капает вода, - раздражённо сказал он, не поворачивая головы. - И пахнешь ты слишком по-человечески.
Эри привычно наклонил голову:
- Позволь мне смыть этот запах.
- Не позволяю. - Тауруск положил книгу на пол и мгновенно, одним движением, встал на ноги. Подошёл к сидящему на пятках Эри, запустил пальцы во влажные волосы. - Меня он заводит. - Сжав волосы у самых корней, тауруск рывком поднял парня с пола, вгляделся в застывшее лицо. Эри, мысленно сжавшись в комок, выдержал прямой, глаза в глаза, взгляд.
Собственно, глаз - в человеческом понимании - тауруски не имели. Были горизонтальные щели, сиявшие чернотой, тонуть в которой было жутко и одновременно прекрасно.
Тонкие пальцы господина скользнули по застёжке комбинезона, от горла вниз, к паху, сжали мошонку через грубую ткань. Эри охнул. Он не смог привыкнуть к грубым, бесцеремонным "ласкам", которыми господин любил его одаривать, одновременно запрещая прикасаться к себе. Не из брезгливости, нет: прикосновения считались делом интимным, и разрешались только самым близким. Для "выхода в свет" у каждого имелся специальный доспех, больше похожий на скафандр - он исключал любые, даже случайные контакты. Однако по отношению к рабам тауруски вели себя иначе. Считая прикосновения высшей степенью оскорбления, они не упускали случая потрогать тех, кто находился полностью в их власти, и, ограниченные традициями, с рабами позволяли себе многое. Секс, например.
Эри мог лишь дрожать и кусать губы, когда властная, жёсткая ладонь бесстыдно гладила его тело. Комбинезон давно болтался на лодыжках, сильная рука тянула его голову вверх. Боль, наслаждение и стыд парня смешивались в идеальной для тауруска пропорции: он питался эмоциями. Вплотную приблизив лицо к лицу Эри, тауруск всматривался ему в глаза, одновременно лаская пальцами вздыбленный член парня, умело подводя его к вершине - чтобы прервать ласку за секунду до пика. Подождав мгновение, тауруск развернул парня спиной к себе. Длинные пальцы скользнули внутрь, втирая смазку. Человек дёрнулся, и тауруск перехватил его покрепче, а потом с рыком вошёл.
Эри только дёрнулся и закусил губу, выгибаясь к руке, по-прежнему цепко держащей его за волосы, тянущей на себя. Он знал по опыту, что делать лишних движений не следует: тауруск этого не любит. Господин всегда ведёт сам, и сам решает, какое наслаждение следует получать его рабу.
Тауруск хрипло рычал, бешено работая бёдрами. Выпустив в приливе страсти когти, он глубоко вонзил их в бедро парня, одновременно притянув его голову к себе. Эри выгнулся, почти повиснув на огромном члене, и содрогнулся в оргазме, смешанном с болью. Тауруск, зарычав, укусил его за шею и выплеснулся одновременно с ним. Осторожно вынув когти из бедра, тауруск с наслаждением облизал кровь, затем почти нежно вылизал укус на шее парня, и наконец снял его с обмякшего члена. Эри замер, скорчившись на полу. А тауруск, хрипло отдав приказ слугам, отправился смывать запах человека и другие следы утренней страсти. Чуть позже его облачат в парадный доспех, и Нефилон Джеркиган Гатто покинет отведённую ему часть лагеря, чтобы засвидетельствовать почтение верховному жрецу и своему командиру.
Эри однажды видел похожее собрание. Высоченные тауруски, запакованные в сверкающие украшениями футляры доспехов, двигались на приличном расстоянии друг от друга - с напускной небрежностью, демонстрируя положенные по рангу каждого знаки внимания. Со стороны это напоминало партию в шахматы, вот только из фигур на доске были одни ферзи, и каждый играл лишь за себя.
Пересилив боль, парень встал с пола, оделся, и, дойдя до ложа тауруска, взглянул на обложку книги.
Шекспир. Сонеты.
Неожиданный выбор. Или, напротив, ожидаемый - инопланетному захватчику тоже хочется понимать, как мыслят его противники.
"Мог бы со мной поговорить, - кольнула внезапная обида. - Но ему, кроме секса и еды, ничего от меня не нужно"
После "кормления" Эри шатало, перед глазами плыли круги. Он едва добрался до закутка, где отлёживался после таких сеансов. Рухнул на топчан, едва не сбив миску с едой, накрытую толстой лепёшкой. Есть не хотелось, пить тоже. Хотелось вновь очутиться в бескрайнем океане - и плыть, плыть, пока не кончатся силы, не сведёт судорогой руки и ноги, не потянет в бездонную холодную глубину. Устало прикрыв глаза, Эри невольно вспомнил, как Гатто взял его в самый первый раз.
Тауруск был разгорячён боем и тем, что при штурме очередного этажа Правительственной Башни меткий выстрел снёс часть забрала на его шлеме, и теперь каждый мог видеть, как гримаса ярости искажает прекрасное лицо. Он прошёлся по коридору, пронзавшему здание, словно смерть с косой, остановившись лишь возле схрона, где сидел, обняв снайперскую винтовку, Эри. Парень до сих пор не мог понять, как тауруск его вычислил. По небрежной маскировке? По запаху? По эмоциям? Как бы там ни было, тауруск просто вытянул руку (или, скорее, лапу с огромными когтями) и сдёрнул с человека маскировочный щит. Инстинктивно парень замахнулся на врага винтовкой, а тот резко, без замаха, ударил его по голове так, что сознание помутилось.
Несколько секунд Эри был в отключке, а когда пришёл в себя, Гатто уже волок его за шиворот в ближайшую комнату. Там, сдёрнув с парня форму, а с себя боевой доспех, тауруск разложил его на столе и взял, словно девицу из борделя: лицом к лицу, держа за руки, кусая Эри за шею и грудь. Было очень больно; намного больнее, чем потом, на корабле, когда Гатто тщательно смазал его, прежде чем войти снова. Позже один из слуг объяснил парню, что кровь, боль и страх - лучшее питание для их господина. Однако нужно ему немного, поэтому у человека есть возможность восстановить силы. Господин теряет над собой контроль только в ярости, так что не стоит бежать или сопротивляться. Это лишь спровоцирует господина на обжорство и убийство.
К своему стыду, Эри последовал совету бывалого слуги. Принял условия плена, и старался не раздражать тауруска, хотя быстро понял, что можно легко довести его до бешенства случайным прикосновением.
Эри выбрал жизнь потому, что у него не хватило смелости быть сожранным тауруском, потерявшим голову от ярости. Он знал: цивилизованное человеческое общество вряд ли поймёт и уж тем более одобрит такой выбор. И плевать, что большинство из тех, кто станет бросать в него камни, в схожей ситуации поступят так же - в защищённой невинности своей люди не понимают, каково это: оказаться в плену у таурусков. Для людей он теперь предатель, вражья подстилка. Оправдания и апелляции не принимаются.
Нашарив возле топчана лёгкое одеяло, парень закутался в него, дрожа от непривычного озноба. Похоже, Гатто сегодня взял от него больше, чем следовало. Или же сам Эри выдохся и больше не может достойно кормить своего господина. Последняя мысль вызвала у него нервный смех. Сожаление и грусть смешались с радостью от предчувствия скорого освобождения - пусть даже через смерть.
Читать роман полностью на сайте Самиздат
© Морак
|
